- В с. Бабурино прямо на улице был расстрелян чекистом Таловым Василий Волков, сын которого сейчас живёт в д. Самсоново. Красные расстреляли только на Путятине около 50 человек. 6-8 человек были расстреляны в д. Клоково Трофимовского сельсовета. В д. Терехино расстрелян Михаил Туркин, в д. Лучицево — Матвей Виноградов и другие.

     - Затем, - вспоминает Михаил Кляркин, старожил д. Самсоново, 1907 года рождения, - у нас расстреляли почти половину деревенских мужчин. Был приказ явиться дезертирам в Данилов. Они пошли через Путятино, там их встретили чекисты и без промедления расстреляли. Среди них были: Михаил Дмитриевич Таланов, Александр Фёдорович Сизов, Николай Александрович Волков, Семён Евдокимович Власов, Иван Глазков, Иван Иванович Кренделёв, Василий (испр. А.К.) Иванович Уханов (См. прим.3) из д. Фоминское. Я до сих пор вспоминаюих в церкви и ставлю свечки. А ведь мужики были не виновные. У некоторых из них год-то был не призывной, а только поли вставать на воинский учёт. А Кренделёв по молодости ещё не подлежал призыву, а пошёл так, за компанию.

Василий Уханов, убитый в Путятино. Было ему тогда 18 лет.

     В с. Бабурино Иван Фёдорович Смирнов, 1907 года рождения, рассказывает, что на Путятино чекистами были расстреляны жители из д. Калиты — Баронов Николай, Семён Кочерин, Николай Кудрявцев, Николай Сеструхин.  

     Из Бухалово зелёные прошли через наши края, деревни Глуховки, Богородское, дошли до Путятино, а затем были разбиты и рассеяны по лесам.

     Анатолий Щетинин, житель этого села, ныне преподаватель железнодорожного техникума г. Ярославля, ведёт дневник своей родословной. Он говорит, что в д. Копанцы был расстрелян его дядя Николай Талов, а также его прабабушка Талова. К ней пришли курасные отбирать лошадь, но она не отдавала, так семья была большая, и безлошадность грозила голодом. Её тут же застрелили и запретили хоронить на кладбище.

    Жители села рассказывают о роковом случае с дедом того же Щетинина. Подвыпившие красные искали дезертиров в деревне и по ошибке попали в дом к деду, Николаю Алексеевичу Щетинину. На стук дед стал зажигать керосиновую лампу, открывать дверь и в упор из пистолета на месте был убит.

     В д. Зименки Зинаида Николаевна Кирсанова говорит, что 12 июля 1919 года был расстрелян на станции Путятино дед её мужа. Их увели многих, а на месте расстрела остался только носовой платок, который обнаружила его жена Мария Фёдоровна Денисова, пришедшая искать мужа. Убили за то, что не пошли служить красным.

    Жители д. Клоково Трофимовского сельсовета Мария Яковлевна Смолева, 1913 года рождения, и  Тамара Дмитриевна Смолева вспоминают, что здесь красные расстреливали зелёных, в том числе Константина Данилова из Новополево, Фёдора Романова из д. Маурино.

     Живёт в этом же сельсовете в д. Погорелки Александра Фёдоровна Хомутова, 1910 года рождения. До замужества жила в д. Косково, куда в 1919 году красные пришли ловить дезертиров.

    - На чердаке нашего дома, - говорит Александра Фёдоровна, - они установили пулемёт. Расстреляли на глазах населения Сергея Бахвалова, подстрелили Сергея Соколова, который был на гумне, но сумел всё же убежать в лес.

     В деревне Косково завязался разговор с Марией Гавриловной Зайцевой, 1914 года рождения.

      - Не грабили и не трогали никого зелёные, а спасали души свои, - сказала она.

     В селе Дмитриевское, Дмитриевского сельсовета живёт Аполлинария Григорьевна Яковлева. До недавнего времени ходила она на могилу, к месту расстрела своего брата Дмитрия Алексеевича, а сейчас вот ноги отказали. Она рассказывает, что после поражения зелёных на станцию Путятино пришёл поезд с чекистами, который стоял целый месяц.  

    - Сюда собирали по деревням мужчин для установления участия в восстании и степени виновности. Кто не мог доказать, что был за красных, расстреливали. Расстреливали и тех, кто был не за красных и не за зелёных, а скрывался в лесах и домах, переживал смуту. Убили моего брата за то, что он был избран сторонниками Озерова в Богородское волостное управление. Не дали даже как следует похоронить. Расстреливали их прямо в болоте, в кустах, у самого железнодорожного полотна на станции Путятино, за нефтебазой. Хотя жёнам сказали, что их повезут в Ярославль. Вместе с братом в одной яме находятся расстрелянные Дмитрий Алексеевич Ремизов из деревни Глуховки, Матвей Виноградов из деревни Лучицево, Михаил Степанович Лебедев из деревни Таганово, Алексей Бутырин из деревни Зименки, а также мужчины из деревни Новенькое. Расстреливали целый месяц, и десятки мужиков нашли своё пристанище в болоте.

     Кстати, недалеко от Богородского находится деревня Глуховки. В этих деревнях — в Глуховках и Богородском — по случаю прихода зелёных был крестный ход и собрание, на котором выбирали новый волостной совет. Любопытный факт.

       Мы были на машине, и Аполлинария Григорьевна показала нам это место. Десятки лет она ходила сюда, к могиле, если можно так назвать. Ведь захоронить по-настоящему не дали. Всё здесь заросло. Но пока ещё есть следы, надо бы установить памятный крест в память о жестокостях гражданской войны и безвинно погибших. Ведь стоит же памятник в Никольском в память о четырёх погибших за советскую власть.

     Не обошла гражданская война стороной и Середу. Серебрякова Варвара Фёдоровна, 1902 года рождения, в 1919 году работала технической служащей в здании начальной школы. Она вспоминает:  

      - Село было на военном положении, и поэтому движение вечером было только по пропускам. Здесь же у школы, были установлены пушки в сторону Бухаловской дороги. В это же время был убит комиссар Середского волостного правления Шталь. Его убили местные дезертиры во ржи, где сейчас находится Дом культуры. Убийц нашли, расстреляли и закопали здесь же. Взяли пять человек заложников, в том числе Молева, и повели на Путятино. Однако, не доходя до станции, по дороге расстреляли. Расстреляли ни за что и сына местного священнника Василия Александровича Разумова, похороны которого были многочисленными. Было голодно. Помню, как по морозу собирали мы картошку под Вятским, а затем везли в Ярославль менять на другие продукты. Голодно было и красным солдатам. Когда они уходили из села, то просили на дорогу вынести немного хлеба.

     Водораздел классовой борьбы проходил не только в деревнях, но и в семьях. Например, в деревне Фетинкино в одном доме жили два брата Хохрупины. Один был коммунистом, а другой зелёным. Хотя затем они оба дожили до преклонного возраста...>

<...На многие вопросы предстоит ответить современникам. Например, не слишком ли завышены «многие тысячи зелёных»? Старожилы очень сомневаются. Они говорят, что в деревнях отрядов больше 10-20 человек они не видали. Что это? Или преувеличение сложностей, стоящих перед чекистами? Или тот случай, когда преувеличивается значение и образ классового врага? Или наша русская приблизительность?

В.Соловьёв, учитель...>  (из газеты «Северянка» 4.11.1992)

Даниловский музей. на фото: убитые озеровцамипредставители советской власти,  увековеченые на памятнике в с.Никольском, что в Корзле

   Примечания: (1) В действительности текст на памятнике такой (орфография сохранена):

«Мальцев Александр Павлович комиссар волости. Киселев Иван Кузмич секретарь партячейки. Жимарев Степан Иванович Зам. Зем. Отдела. Киселев Федор Кузмич Член парт Ячейки». «СЛАВА борцам павшим за Установление Советской Власти на территории Никольского с/с в 1919 году».

Этот памятник в с.Никольском, что в Корзле работы Григория Яковлевича Масалёва, в настоящее время находится в плачевном состоянии. (2) Все официальные источники сообщают, что Дмитрий Озеров пойман во время спецоперации 20 июня 1924 года, расходясь при каких обстоятельствах, как сообщает один из таких источников, на р. Соти у Поддубного. Вероятно, при задержании не нашли нужным огласить, почему он был безоружным,  - (т. к. в этот момент купался и об этом говорили все старожилы), для придания героизма  действиям чекистов. (3) В оригинальном тексте газеты ошибочно напечатан Николай — следует читать  Василий Иванович Уханов (источник: внучатый племянник растрелянного - В.А.Уханов).

Никольское-в-Корзле. Памятник тем далёким дням.  Фото 2010г. Несмотря на неоднозначность оценок тех событий, памятники стоило бы сохранить.

В таком же забвенном виде и памятник в г. Данилове. (Кстати здесь похоронен Шталь). Ну разве это не история?

Через три года, в 1995 году, на статью откликнулся из С.-Петербурга Александр Константинович Назаров, уроженец деревни Старово, ветеран Великой Отечественной войны, 1919 года рождения.  А.К.Назаров Статья Владимира Соловьёва задела его, что называется, за живое. Дело в том, что его отец Константин Григорьевич Назаров лично знал Константина Озерова, а его брат Александр Григорьевич — офицер царской армии состоял в отряде Озерова. Многое из рассказов своего отца легло в воспоминания А.К.Назарова. Он написал письмо в «Северянку», и та в свою очередь опубликовала его статью под заголовком «Мятежники». Это, своего рода, взгляд изнутри на тревожное время 1919 года. Повествование статьи, делится на две части и вторую можно бы даже озаглавить например: «Возвращение вороной кобылицы». Рассказ, действительно представляет интерес, тем более что в нём звучат знаменитые для тех лет фамилии руководителей революционной России. Итак:

"МЯТЕЖНИКИ"

<...Мой отец, Назаров Константин Григорьевич, 1886 года рождения, из деревни Старово, лично знал Константина Озерова и его брата, имевших небольшое дело по выработке кож, приносившее неоценимую пользу всей округе, ведь резиновых сапог тогда не было, да и лошадей с головы до ног одевали в кожаные доспехи…> Назаровы: Константин Григорьевич, Наталья Александровна и сын Александр

<… «Дезертиры» 18 года шли в наши деревни косяком. В семью моего отца, покинув окопы, пришёл его родной брат Александр, офицер царской армии, подпоручик, воевавший в окопах первой мировой войны за веру, царя и отечество. Приехал в офицерской форме, с биноклем, саблей и наганом. Ясно, что сразу попал в поле зрения Озерова. Семьи у моего дяди не было, он подходил Озерову как нельзя лучше.  А.Г.Назаров (1890-1919)

   Отец рассказывал, в июле 1919 года, когда вспыхнуло озеровское восстание, ударили в набат колокола. Мощно гремел тяжёлый колокол Бабинской церкви, и вторил ему колокол Бухаловской церкви. Народ из деревень стал стекаться в Бухалово, превратившееся как бы в лагерь. Шла перепись прибывших. Составлялись списки, раздавалось оружие. С оружием, особенно с пулемётами, дело было плохо. Некоторые тащили свои винтовки, привезённые с фронта. Женщины приносили хлеб. картофель, сметану, творог, яйца. Это был народный порыв. Отец рассказал, что записалось человек 100-120. Это не много. Надо понять психологию крестьянина, приросшего к дому, семье, земле… Многие крестьяне занимали выжидательную позицию. Да и сам Озеров тоже. Хотя любая его тактика всё равно привела бы к поражению, слишком неравны были силы. А.Г.Назаров (второй слева в нижнем ряду)

    Брат моего отца революцию не принял и был настроен агрессивно. Я читал его стихи, в них большевикам доставалось крепко. Растаптывается честь и достоинство России, - говорил дядя, её свобода. Власть отдана лодырям, пьяницам, бездельникам, ничтожной кучке политически безграмотных, тупых людей. Эта власть приведёт Россию к гибели.

     В один из летних дней июля в дом к отцу пришёл бывший офицер царской армии. Они долго о чём-то разговаривали с Александром Григорьевичем, и на следующий день дядя ушёл в лес.

                                                                                               А.Г.Назаров (кр.справа)

Озеров стоял лагерем в районе Кулицкого моста, занимал оборонительную тактику. Наступательных действий не предпринимал. В Бухалово же хозяйничали уже красноармейцы. У них была, по крайней мере, одна пушка. Говорят, Озеров мог разбить красноармейцев ещё на подходе к Бухалову, - организуй он вовремя хорошую засаду. Но время было упущено.

    Вскоре лагерь Озерова был засечен, начался обстрел, снаряды ложились довольно точно. Дядя лежал на берегу Вопши. Рядом разорвался снаряд, осколок попал ему в живот. Превозмогая острую боль Александр Григорьевич вынул наган и пустил себе пулю в висок. Так погиб мой дядя, довольно образованный человек, бывший учитель. Не сделав ни одного выстрела по советской власти. Остались только его фотографии с Невского проспекта: Саша – гимназист, Саша – офицер, Саша – среди русских офицеров на фронте, Саша – в окопах империалистической войны…>

    <…- Весть о гибели офицера Назарова разнеслась по всей округе. «Ухлопали всё же офицерика, туда ему и дорога», - говорили в Бухалово красноармейцы. Отец мой набрался мужества, пришёл в Бухалово и попросил красного командира позволить захоронить брата по-христиански. Разрешил. Ночью отец запряг свою вороную кобылицу и с соседом, дядюшкой Евгением Назаровым, захватив лопаты, поехали на Кулицкий мост…

     Утром Александра Григорьевича похоронили без стечения народа на кладбище Бабинской церкви…>

<…Зуд мести, красного террора не давал покоя ни вновь воскресшей власти Бухаловской волости, ни командыванию отряда красноармейцев. Как же! Рядом ходит брат «озеровского бандита». Хлопнуть и пусть над его могилой соловей поёт. В один недобрый день группа красноармейцев под сёдлами врывается в Старово, окружает дом отца. Но отец был на чеку, заметил всадников издали и ушёл в лес. Ворвались с намерением расстрелять отца, грабануть, а потом сжечь дом, так они поступали. Если бы не родной лес, - быть бы нам сиротами.

    Не найдя отца, выместили злобу на беззащитной матери, мною беременной. Исполосовали кавалерийскими нагайками. Дико орущая моя 8-ми летняя сестра, вцепившаяся в юбку матери, со страха стала заикою на всю оставшуюся жизнь…

   Сжечь дом помешали старосельские мужики, которые за топоры не брались, но встали стеной. При наших-то высоченных деревянных домах с соломенными крышами – это зажги один, и вся деревня выгорит, этого допустить не могли. Мужики орали: «Старово не гарывало и сейчас не дадим!»

   Исполосовав до кровавых рубцов мать, начали грабёж. Увели со двора быка и тёлку (скот в Старово всегда приходил в жару домой, спасаясь от паутов). Увели и под водку сожрали.

    Но это полбеды. Главное, увели прекрасную молодую вороную кобылицу орловских кровей. Кобылица была племенная, очень сильная, резвая, выращенная отцом из жеребёнка, и лелеяна на прекрасном ярославском сене и золотом овсе. Это уже была для крестьянина трагедия, если не погибель. О силе и резвости кобылицы отец рассказывал много. Весной, осенью, в разлив, не зная брода, совался в воду. Над водой виднелась лишь дуга, да голова лошади, телега плыла как лодка. вместе с ездоком. Но лошадь мощными усилиями выхватывала телегу и груз из трясины.

   По всем данным, отряд в Бухалове был из полка, что громил в Ярославле эсеровский мятеж и восстанавливал советскую власть. Полк прибыл из Москвы… И вороная кобылица оказалась в Москве, мой отец узнал у тех же солдат, куда увезли её и где расквартирован полк.

   Отец не мог смириться с потерей лошади и решил попытаться её вернуть, ни откладывая ни дня. Собрал кое-какие оправдательные документы и захватив краюху хлеба, два десятка яиц, отправился в столицу. Соседи говорили: «Не езди Костя. Убьют тебя коммунисты, убьют». Пророчество их едва не сбылось. Бонч-Бруевич   Отец был наивен и попытался попасть к самому Ильичу. Это в девятнадцатом-то году! Усилия его оказались напрасными, а вот к Бонч-Бруевичу, завделами совнаркома, попал довольно легко. Тот дал не очень дельный совет – написать жалобу. Но жалоба отца никак не устраивала, и он решил сделать по своему – попадает на приём к самому председателю ВЦИК М.И.Калинину, личности бесцветной и бесхарактерной.М.И.Калинин   Михаил Иванович предложил отцу стул, бегло посмотрел документы, потом задал вопрос: какой он партии? Отец пожал плечами и кратко объяснил причину своего приезда в Москву.

    « - Я тебе дам разрешение на покупку лошади в Саратовской губернии» - сказал Михаил Иванович. Ничего себе! Даже не спросил, на что мужик поедет за 1500 километров, как будет добираться, ведь гражданская война идёт. Да и когда мужик спрашивал разрешения на покупку кобылы?!

   И тут 36-летний отец сделал председателю ВЦИК скромное замечание: «Михаил Иванович! Я приехал не разрешением, - за лошадью. Она у вас здесь, в Москве». Но Калинин, очевидно, не любил возражений, и может с похмелья был, - как рявкнет: «Молчать! Арестую!» И едва нажал кнопку. Это был бы конец, сбылось бы пророчество соседей. На счастье Калинин успокоился и написал обещанную издевательскую бумагу на покупку кобылы. Написал довольно красивым каллиграфическим почерком. Отец потом многим показывал творение Председателя. Я тоже много раз видел эту бумагу, но не придавал ей большого значения. Отцу запомнилось старческое, бледное лицо Калинина и торчащие из ушей белые волосы, как будто вторые уши.

   С поникшей головой вышел отец от Калинина и пошёл к последней надежде – туда, где находилась лошадь. Командир полка встретил отца довольно вежливо, провёл в кабинет, внимательно просмотрел бумаги. Потом: «Назаров… Назаров… А у вас брат в Царском Селе не служил?»  Отец встрепенулся. «Как же! Служил». «Так я его хорошо знаю, вместе служили». Вместе, а путями разными пошли. Отец откровенно рассказал историю брата. Командир печально качал головой и повторял: Как же так! Как же так!» Затем сразу: «Хоть я сам езжу на твоей лошади по матушке Москве, - отдам тебе лошадь. Бери и тарантас». Отец поблагодарил, но от тарантаса отказался.  «Ну, тогда бери новое седло и выпишем вагон». И тут же написал записку. Такого счастья отцу и не снилось. Под седлом добрался до Ярославского вокзала. К удивлению вагон получил быстро. Его тут же атаковали женщины-мешочницы, и все суют хлеб, - только посади. До Ярославля мешки женщин кобыла поопорожнила.

    Но вот и родное Путятино. Середа. В Старово дома никого не было – вся деревня на лугу. Отец запряг лошадь в старую телегу, поехал на луг. Все, кто был, сбежались не веря глазам своим. Женщины плакали, а лошадь, почуяв свободу, лес, родные поля и луга, задрав голову, громко ржала, отощав на московских харчах. Когда я подрос, я часто ходил за лошадью на луг с куском хлеба или овсом. Вцеплялся в густую гриву и лихо забирался на сильный круп. Иногда падал, но лошадь никогда не убегала от своего наездника.

   Служила хозяину ещё долго, до 1930 года, до дикой коллективизации. А потом всех холёных, упитанных тружениц – в общий сарай, плохо приспособленный, с дырявой крышей и крупными щелями, с полусгнившим сеном, скошенным с опозданием, годным только на подстилку, и с вечно полупьяным конюхом Митей Карповым. Разные сбруи и хомуты натирали холку. Никто не делал хомутов, сбруй, вожжей. Озеровых не стало. Клали непомерный груз – не своя, а то и били нещадно. Свинского отношения лошадь не выдержала, сдохла.

   Такова вот удивительная история вороной кобылицы из деревни Старово связанная с озеровским восстанием.

    Осколком озеровского выступления задело и меня, ни в чём не повинного, не видевшего ни К.Озерова, ни своего удивительного дяди. В 18 лет я выбрался в столицу. Шёл 1938 год, когда волна репрессий как девятый вал, катилась по стране. Бдительные люди запросили Никольский сельсовет – кто я таков, Москва должна быть чистой от нечисти. И хотя я в своём сельсовете никогда не нарушал общественного порядка, не пил, не курил и занимался тяжёлой атлетикой. Никольский сельсовет решил внести свою лепту в струю всеобщего доносительства и зачислил меня в ряды неблагонадёжных: дядя-то – озеровский белобандит, да ещё царский офицер. Надо мной нависла грозовая туча и Колыма. Спасибо, знакомый дал совет: - «Если ты хочешь ещё пожить – беги». Так я и сделал, начав свою самостоятельную жизнь вдали от столицы, в Сибири.

А. К.Назаров.

г. Санкт-Петербург…> (из газеты «Северянка» январь 1995г.)

Рассказ Якова Коробова

Я.И.Коробов во время службы в Царском Селе

    Я, в свою очередь, в этот исторический блок хочу добавить рассказ Якова Ивановича Коробова (1887-1974), жителя той же деревни Старово, записанного со слов Александра Владимировича Красильникова. Рассказ повествует об июле 1919 г., как бы с чего это всё и началось. Записал я его в 1996 году, когда дядя Саша ещё был жив. Яков Коробов в начале 1900-х годов попал служить в Царское Село, в роту охраны царской семьи. Неоднократно видел Николая II и всё его семейство. Во время несения службы Император лично здоровался за руку с каждым из стоящих на карауле. После демобилизации в 1917 году, Яков Коробов вернулся в Старово. Приехали они тогда вместе со своим однополчанином-другом Владимиром Лабачем, который родом был с Запада России и его село перестало существовать после боевых действий германских войск в Первую мировую войну, и ехать было собственно говоря некуда. Но так распорядилась судьба, в 1919 году он погиб в нашей заварухе. Его расстреляли красные.

 В.Лабач (1906) «Константин Озеров объявился на родине, после продолжительного отсутствия. Перед заварухой, он сошёлся с бабёнкой из Бухалова и решил остепениться и завести хозяйство. Но так как он был неуживчивого и вспыльчивого нрава - «слова не скажи», то у него вышел конфликт в земотделе, закончившийся стрельбой. После этого он снова где-то начал скрываться, а в июне 1919 года он с 2-3 незнакомцами приходил к тем, кто служил в царской армии и знал толк в военном деле. Меня с дружком не уговорил, но предупредил, что разговора не было. Промеж собой узнали, что в это же время он побывал у многих служивых, особо уговаривал бывшего матроса Петю Красильникова* из Сидорово. Но все были семейными с малыми детками, и после рёва жён, решили на рожон не лезть. А в июле полыхнуло так, что носу не кажи. Забили вразнобой колокола и в Бабино и в Бухалово. Хоть и время урочное было, все пошли на сход в волость. Там много было народу, в основном мужики. Озеров с каким-то ещё офицером призывал взять местную власть в руки и записываться в отряд. Не скажу, что многие согласились, больше шли бессемейные. Остальные решили поддержать продуктами. А неделей позже, в Бухалово прискакал отряд красных, с трёхдюймовкой. Как они узнали про озеровский лагерь за Кулицким мостом, не скажу, говорили, то ли донёс кто, то ли по дыму от костров заметили. Стрелять начали от Бабино, наводя с этой же колокольни. В лес большевики не стали соваться. Тогда и Назарова Александра зацепило. Хоронить его разрешили на приходском кладбище у Троицы. И началось время — днём красные хозяйничают, а ночью Озеров то тут, то там шастает. А дружок мой, решил к красным записаться, и у Середы его они же и застрелили.»

* Как позже удалось узнать Пётр Акимович Красильников служил на Балтике в Свеаборгской флотской роте в Гельсингфорсе (Хельсинки). После восстания на флоте в 1906 году, роту пререформировали, а матросов не участвовавших в выступлении списали в запас.

Теперь познакомимся с воспоминаниями Ивана Евлампиевича Белосельского, касающихся истории лета 1919 года произошедшей в Середе. Рассказ опубликован в четвёртом выпуске сборника «Даниловские хроники» 2011 года.

"Как едва не погиб начальник волостной милиции села Середа  Александр Васильевич Седавкин"

<...Летом 1962 года ко мне зашел человек, которого я не узнал, он меня тоже не узнал, но мы встретились как старые знакомые, сели за стол и просидели больше 5 часов, не отрывая от воспоминаний о прожитом. Этот был Александр Васильевич Седавкин. Он родился в 1893 году в семье крестьянина деревни Борисково Халезовской волости Даниловского уезда. Образование получил в Вахтинской сельской школе и одиннадцатилетним мальчиком был отправлен на заработки в Питер, в ученики, в частную торговую фирму, которая находилась в Новом Петергофе. Он рассказывал мне, что в деревне Борисково его семья была большой и бедной. Земли мало, кормиться было нечем, хлеба хватало до ползимы. В годы первой мировой войны служил рядовым, участвовал в боях, был ранен и демобилизовался в 1918 году.

Вернувшись на родину, Седавкин включился в работу Советов. Осенью 1918года на волостном съезде Советов был избран в состав волостного Совета и назначен начальником волостной милиции, а в ноябре 1918 года принят в партию. В 1919 году его перевели на должность начальника милиции в село Середа, где он и был свидетелем и участником ликвидации восстания бело-зеленых. Накануне восстания он был вызван в город Данилов к начальнику милиции Д. И. Зографу и ночью возвращался со станции Путятино в Середу. У деревни Высоково ему повстречались трое неизвестных, которые, любезно поздоровавшись, прошли мимо. Как потом выяснилось, один из встреченных был Константин Озеров. Канцелярия 2-го отделения милици помещалась в доме тетки Дуни, как называли ее односельчане, которая жила с племянницей Леной в одноэтажном деревянном домике. А рядом с ее домом, в двухэтажном здании, принадлежавшем торговцу Чирову, размещался волостной совет. Седавкин жил в одной из комнат второго этажа, а канцелярия милиции охранялась сторожем Блохиным, который отдыхал после ноч ного дежурства днем тут же, при канцелярии милиции.

Утром следующего дня Седавкин встал рано. В Середе был базарный день (базары проводились по средам), народ собирался на торговой площади. И вот в гуще народа раздались два выстрела. Они оказались роковыми. Между старым волостным правлением и часовней в предсмертных судорогах бился волостной комиссар Иван Иванович Шталь (прим.-настоящее имя Иоганн Стефанович - А.К.), который летом 1919 года был в составе Даниловского отряда по ликвидации Ярославского мятежа. Из ржаного поля, расположенного рядом с местом убийства, выбежали два молодых здо ровых парня. Они обыскали убитого, сняли с него оружие и скрылись.Тот самый Шталь Иоганн Стефанович (в миру Иван Иваныч)

Место убийства Шталя. Рядом с нынешним домом культуры. Фото 1960-х годов.

«Первая помощь была уже не нужна, - рассказывал мне Седавкин. - Местный врач, Иван Родионович, констатировал смерть. Собранный мной народ во главе с моим помощником, милиционером Садиловым, кинулся было преследовать убийц. Но из ржаного поля вырос целый отряд вооруженных людей, один из которых - молодой парень, до вольно крепкого телосложения, рыжий, с веснушчатым лицом, одетый в летнюю военную форму, подошел ко мне, схватил меня за горло и закри чал, что он поймал начальника милиции. На помощь бандиту прибежали его сообщники, меня скрутили и повели к месту моей работы. Шашку и револьвер системы наган с меня сняли, а меня заперли в моей же канцелярии. Следом за мной привели милиционера Садилова. Он был также обезоружен, лицо окровавлено, одежда разорвана. Но вместе нас держать не стали. Садилова увели неизвестно куда, больше я его не встре чал в тот тяжелый период испытаний. Встреча наша состоялась только через 19 лет. Жизнь моя висела на волоске. За окнами гудела толпа, слышны были отдельные беспорядочные выстрелы. Что творилось на улице, я понять не мог».

Седавкин доверял мне, и в рассказе его чувствовались угрызения совести. Он сознавал, что прошляпил озеровцев и жестокопоплатился за это. «Они готовили восстание против советской власти, а мы считали, что у нас все спокойно и потеряли бдительность, - говорил он.

- Да нас и было только двое. Мы оба были спокойны, потому что ничего не знали о сговоре бело-зеленых с местным кулачеством, а кулачества в середском кусте было немало, и классовый враг не дремал».Продолжение »

Наверх страницы