Ранее неизвестная рукопись рассказа нашего земляка Леонида Трефолева была обнаружена Я. Смирновым среди документов, переданных в ГАЯО в конце 1990-х годов историком, профессором МГУ С. Дмитриевым из личного архива и относящихся к Ярославлю - малой родине ученого. Рукопись была опубликована в журнале "Мера" (№1 2011).
  Рассказ представляет собой случай из жизни, относящийся ко времени краткосрочного пребывания императора Николая I на даниловской земле во время его поездки из Ярославля в Вологду и далее в Архангельск в мае 1841 года. Тогда-то в селениях Даниловского уезда, расположенных на знаменитом Московско-Архангельском тракте и в г.Данилове произошли эти курьёзно-анекдотичные сцены заслуживающие нашего внимания.

Леонид ТРЕФОЛЕВ

Рассказ о том, как даниловцы по канату ходили
(Исторический анекдот)

Полагаем, что каждому благовоспитанному россиянину, который на нижегородскую ярмарку прибыл, известны следующие исторические факты: пошехонцы-слепородцы в трёх соснах заблудились; любимцы-бахвальцы козу пряником кормили, а сами без портов ходили; романовцы-луковники барана в люльке качали, его «батюшкой-барином» величали; угличане состряпали колбасу, да и та не понравилась голодному псу; мологжане построили 500 кабаков на 500 дураков: по скольку на брата приходится? Ростовцы в своем озере глубоком топились, утонуть не могли: воды не хватило.

Все сии исторические факты, повторяем, общеизвестны и не подлежат ни малейшему сомнению. Но мы думаем, что, несмотря на процветание отечественной истории, от внимания ее ускользнул замечательный факт, случившийся, как и все вышеупомянутые события, в той же Ярославской губернии, именно — тот факт, что даниловцы-самоварники по канату ходили.

Это было в 1841 году при следующих обстоятельствах, достоверность которых мы не затрудняемся подкрепить нашей подписью. Honni soit qui mal y pense…(Да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает (фр.) — девиз английского рыцарского Ордена )
В мае означенного года император Николай I изволил следовать из Ярославля в Вологду и далее на север — в Архангельск. Путь лежал чрез город Данилов. Там, вместе с уездом, власть олицетворялась в особах земского исправника Пазухина и городничего Балаболкина. Последний был старый кавказский служака времен Ермолова. Благодушные даниловцы верили, что в целом мире нет человека храбрее Фрола Терентьевича Балаболкина: так гармонически назывался сей герой! Равным образом даниловцы не сомневались и в блестящих умственных способностях исправника, Михаила Павловича Пазухина, и пребывали в сем приятном заблуждении до воспоследования над ним строгой, но вполне справедливой высочайшей конфирмации.
Осведомившись о предстоящем счастии видеть государя, даниловцы толпами стекались на большую дорогу. Бабы и девки устилали между березовыми аллеями «царский путь» холстами, новинами и полотнами. Все радовались, что государевы лошади затопчут их, — тем лучше: «царский знак» останется! Но невинных даниловских патриоток вскоре постигло горькое разочарование. Прискакал на границу уезда, в деревню Усолкино, земский исправник и глубокомысленно вопросил баб и дев юных и неопытных:
—  А что это такое по дороге белеется? Ась?
—  А это наши полотна на царском пути белеются! — воскликнули невинные патриотки, думая, что сия жертва будет угодна царю.

Запыхтел Пазухин, ибо (по свидетельству туземных историков) весьма тучен был, так что «под тяжестью его тела неоднократно рессоры в экипажах ломались»; запыхтевши, вопросил:
—  А кто тот злоумышленник, который вам сие дело присоветовал? Ась? И какими законами Российской империи вы руководствовались?
Бабы и девки смиренно покаялись, что они доподлинно виноваты: не испросили надлежащего разрешения у начальства; согрешили же без всякого подговору, неумышленно, по усердию, думая, что тут ничего такого, что законами Российской империи воспрещается, отнюдь не содержится; если же, паче чаяния, оные законы повелевают убрать новины и полотна с дороги, то они уберут их беспрекословно, обязуясь впредь ничего подобного себе не дозволять. Мы отказываемся утверждать, что именно так, буквально так выражались даниловские патриотки; но не удалимся от истины, заметив, что они дали исправнику «подписку» в этом смысле.
—  Убрать! — живо решил Пазухин. — Поедут государевы лошади, увидят на дороге белые полотна, примут их за чрезвычайное, сверхъестественное явление — за белый снег в мае месяце, и испугаются, и понесут, и опрокинут государеву коляску; а он, как недавно в Чембарском уезде случилось, изволит вывихнуть себе ручку… Кто тогда отвечать будет? Ась? Убрать, такие-сякие!

Убрали. Царская дорога сделалась опять черною. Помчавшись далее, исправник увидал в селе Архангельском на реке Касти несметную толпу мужиков, стоявших на горе, и вопросил:
—  Вы зачем здесь шумите, с-ны дети? Ась?
—  Да вот, ваше благородие Михайло Павлович, ждем не дождемся царя-батюшку.
Кафтанишки и зипунишки на дорогу стелем, чтобы, значит, по ним царские лошадки покатились…
—  А кто сей злоумышленник? — и т. д.
Последовала вновь ссылка на печальный случай в Чембарском уезде: «Государевы лошади испугаются, увидя ваши рыжие и седые бороды… понесут, опрокинут коляску…
Я же буду в ответе… Кафтанишки убрать! Живо! На дорогу не выступать! Оцепить ее канатом и ходить за канатом!»
Сказано — сделано. Означенное мудрое распоряжение было объявлено заблаговременно, т. е. часов за 10 до царского поезда, почему и канатов и веревок оказалось достаточное количество. Оцепив таким образом дорогу, Пазухин еще, кстати, распорядился:
—  Чтоб лошади не испугались, «ура» не кричать: стоять и молчать!
Так и было. Народ стоял за канатом и, по многозначительному выражению Пушкина, «безмолвствовал».

Николай I

Молчание это удивило императора Николая. Он привык видеть и слышать народные шумные, восторженные встречи… И вдруг здесь, в каком-то захолустном Даниловском уезде, нет народного голоса! Людей видимо-невидимо, но все молчат, стоят «по ранжиру», не приближаются к нему, не приветствуют его громким «ура»!
В деревне Грабежеве^*, видя то же странное явление, император приказал остановить лошадей. Сопровождавший его шеф жандармов, граф Александр Христофорович Бенкендорф, закричал:
—  Исправник! К государю, сюда!

Бенкендорф А.Х.

Но исправника не оказалось: он умчался далее, полагая, что долг службы требует встретить августейшего путешественника у городской заставы, а затем верноподданнейше рапортовать о благополучном состоянии уезда.
Вместо исправника к императору подошел дряхлый, седой старик на костыле, в сол-
датской амуниции:
—  Здравия желаем Вашему императорскому величеству!
—  Ты, старина, знаешь меня?
—  Младенцем видал, воротясь из швейцарского похода, с князем Суворовым, значит, при государе Павле Петровиче…
—  Молодец,  старина!  Спасибо  за  память.  —  Государь  дал  ему  «на  погребение» 50 рублей. — Ну, а не знаешь ли ты, почему здесь от меня народ сторонится?
—  По канату, Ваше императорское величество!
—  Как так, по канату?
—  Исправник распоряжение мужикам отдал, чтобы они по канату ходили, подальше от тебя, государь…
—  Ах, он… дурак! Вели разорвать канат! Ко мне, дети!
Последовала трогательная сцена, которую описывать не беремся. Императорский поезд отправился далее. У городской заставы государь остановился и закричал:
—  Исправник! Где ты?
—  Здесь, Ваше императорское величество. Имею счастие всеподданнейше рапортовать: в Даниловском уезде все обстоит благополучно!
—  Ты устроил канат? Для чего?
—  Для пользы службы, Ваше императорское величество!
—  Как тебя зовут?
—  Михаил Павлов сын Пазухин, Ваше императорское величество!
—  Бенкендорф, запиши имя этого дурака. Следует знать всех на Руси: и умников, и таких молодцов, как он. А тебе, Пазухин, объявляю всенародно, что ты — дурак…
—  Слушаю, Ваше императорское величество!
—  Может быть, ты устроил канаты и дальше?
—  Вплоть до границы Любимского уезда, Ваше императорское величество!
—  Хорошо. Скачи туда и везде уничтожь канаты. Я не хочу, чтоб мой народ — мои дети — ходили по канату. А потом, не показываясь мне на глаза, отправься в Ярославль, явись к губернатору и доложи, что ты арестован мною на гауптвахте, как дурак, на целую неделю. Доложи еще Полторацкому (губернатору), что я сожалею о ярославском дворянстве, избирающем подобных тебе дураков… Понял?
—  Имел счастие понять, Ваше императорское величество!

Исправник полетел исполнять высочайшую волю, и государь приказал городничему ехать вперед; но ему было отрапортовано, что он, городничий, не дерзает опередить августейшего монарха.
—  Ты, должно быть, тоже из «умников»? — улыбнулся государь.
—  Не могу знать, Ваше императорское величество!
—  Императорским словом приказываю тебе ехать впереди моего экипажа и показать кучеру моему приготовленный для меня дом. Марш!
Кавказский герой повиновался, но в дверях учинил ретираду и на приказание госу-
даря показать ему комнаты вновь отозвался невозможностью идти впереди обожаемого
монарха, имея только чин подполковника. Государю показалась эта отговорка очень забавною, и он спросил:
—  Ты где служил, подполковник?
—  На Кавказе, Ваше императорское величество!
—  На чеченские аулы ходил штурмом?
—  Сколько раз, Ваше императорское величество!
—  А покажи мне, как ты ходил. Представь себе, что это аул в горах. Марш! Вперед, храбрее!
Городничий изобразил собою штурмующее войско и хотя в дверях несколько и струхнул, но, сделав полуоборот направо, вступил бочком во «дворец» и доложил:
—  Аул взят, государь!
—  Молодец! Как твоя фамилия?
Следует заметить, что городничий имел слабость даже в официальной переписке величать себя сполна, а потому и на сей раз отрекомендовался «Фролом Терентьевичем Балаболкиным». Государь и Бенкендорф захохотали.
—  Как? Как? Повтори!
—  Фрол Терентьев Балаболкин, Ваше императорское величество!
—  Бенкендорф, запиши! Прощай, Фрол Терентьич Балаболкин!

Засим Николай I отправился, после краткого отдохновения, в дальнейший путь, милостиво дав поцеловать свою державную руку кавказскому герою. Сей же последний, находясь однажды в компании с Пазухиным и Некрасовым (отцом поэта), который служил земским  исправником  Ярославского  уезда,  примирил  их.  Некрасов  обозвал  Пазухина «дураком». Оскорбленный вознамерился жаловаться уездному суду; но Ф. Т. Балаболкин, как  благородный  свидетель,  сослался  на  «высочайшую  конфирмацию»,  учиненную  в 1841 году, — почему М. П. Пазухин и не дерзнул жаловаться ни уездному суду, ни ярославской уголовной палате, где, достигнув маститой старости, он доблестно служил дворянским заседателем.

* д.Грабежево, Даниловского у. в настоящее время д.Звонкая. Остальные населённые пункты, упомянутые в рассказе сохранили свои исторические названия.

В заставке использован фрагмент картины Михая Зичи "Николай I на строительных работах" (1853)