<<< НАЗАД. ЧАСТЬ 1

   У нас в Старово было пять ветряных мельниц. Они мололи зерно и "били" из льняного семени льняное масло. Пожалуй по качеству и пользе лучшее в мире.Во всяком случае после разгрома мельниц, я в жизни такого масла не пробовал. Была и шестая мельница, оставшаяся в наследство от отца, главному доносчику по деревне Ваньке М. Как вы и догадываетесь у лодыря она крыльями не махала, находилась в полном запустении и служила для игр деревенских мальчишек.
  С началом коллективизации все ветряные мельницы прекратили своё существование, а мельники (собственники) попали в разряд кулаков. У некоторых отбирали дома и высылали на Беломоро-Балтийский канал или на Урал выполнять план 1-й пятилетки. Обирали до нитки. А какую мельницы делали неоценимую пользу. Пусть они были допотопными, скрипели и визжали на всю округу, шумели огромными деревянными крыльями. Было приятно и радостно всё это видеть. Жизнь кипела, бурлила. С пустой телегой лошади шагом не ходили, только бегом. Лови дни погожие, только тогда будет самое лучшее сено.
  В соседней деревне Коровино было пять кузниц. Делали всё нужное для хозяйства. А какие делали и гнули сани. Покрывали их лаком, бока обивали коврами. Гоголь не ошибся про тройку и расторопного ярославского мужика.

НАЧАЛО КОЛХОЗНОЙ ЭПОХИ.  КРЕСТЬЯНСКИЕ МУЧЕНИКИ.  СКИТАНИЯ. ВОЙНА.

- Теперь мы все будем равны. Я ем похлёбку, и ты будешь есть похлёбку...- орал на собраниях коллективизации старосельский Пашка В., перед притихшими женщинами, стоящих в избе в валенках и полушубках зимой 1930-го года. Прозвище у Пашки было "Ша", так как после каждой тирады произносил "и ша". Очевидно, у него обозначало "молчок". Такая вот была агитация за социализм и лучшую жизнь.
  Но в годы НЭПа даниловский, ярославский мужик окреп, трудился как пчёлка и, понятно похлёбку ел редко. Зимами ел прекрасные ароматные щи с лучшим в мире даниловским мясом и в большинстве своём никак не хотел идти в колхозную барщину и есть пустую похлёбку. Всё это запало мне в детскую душу, все эти бурные события 1929-1931 г.г. Как жестоко раскручивался маховик репрессий. С кем-то расправились зверски, кто-то всё бросил и растворился на просторах Руси и выскользнул из лап ОГПУ. Не стало уже отличного даниловского льна, лука, высокой ржи. Не стало тучных стад скота, едва влезающих вечером в деревню.
    Прекратил своё существование и знаменитый Даниловский рынок скота с толпами пёстрых, разноцветных цыган и цыганок. Здесь всё мычало, блеяло, ржало - "навались у кого деньги завелись". Кипела жизнь и замерла сразу, как только ахнули мужику по башке в 1929 году. В 1930-м карточная система и колхоз. И кремлю и отцу народов было невдомёк, что Россия держится на мужике. Он сеятель и хранитель.
  Вот, например Сорокин Фёдор Иванович из соседней деревни Сидорово. Я с его сыном Клавдием дружил. Фёдор Иванович в колхоз вступил по принуждению, деваться некуда. Рядовой крестьянин, рослый, физически сильный деловой мужик. Много лет строил Кострому и был прорабом. Руки золотые, в колхозе незаменимые. В Сидорово, году в 1927-м построил для себя добротный, новый дом. Не пил, не курил. Но была одна, сразу подмеченная "слабость": в период коллективизации на колхозных собраниях не молчал, как другие "моя хата с краю". Выступал резко и громко, с критикой пороков и безобразий, а главное бесхозяйственности, начинающегося воровства в колхозе, безответственного отношения к лошадям - главной тягловой силе.
 Доставалось, понятное дело и колхозным начальникам. Могло ли это понравиться Никольскому сельсовету? Тем более его голос и его речи были для окружающих убедительны, ибо сам Фёдор Иванович был инициативен и имел большой жизненный опыт.
  Пороки колхозной жизни, бесхозяйственность, апатия и масса других неурядиц новой жизни, очевидно, породили в его сознании убеждённость краха такой системы. А тут первые выборы в Верховный Совет СССР и Верховный Совет РСФСР в 1937 году. В Никольском сельсовете идёт голосование. То ли Федор Иванович не догадался, что за каждым избирателем следят, то ли не позволила совесть, но вместо урны два бюллетеня он положил себе в карман и сразу подписал себе смертный приговор. Бюллетени он не прятал, они у него лежали открыто, на память. Сразу приехали на даниловских рысаках и десять лет без права переписки.

Сорокина (ур.Красильникова Екатерина Ивановна). Сидорово, 1972 г.

   Обладая могучим здоровьем и крестьянской сноровкой, на рабских работах краснояского лесоповала, протянул как-то до 1943 года и умер от издевательского труда и голода. (Согласно официальным документам Сорокин Ф.И. арестован 21 января 1938г. по доносу на то, что он не проголосовал (кто-то видел у него скомканный бюллетень). Увезен в Ярославль и больше о его судьбе в деревне никто не слышал. Спустя много лет, в наше время выяснится, что Фёдор Иванович приговорен "тройкой" к расстрелу и 18 марта 1938г. приговор приведен в исполнение. Реабилитирован 17 мая 1989г. - прим. - А.К.) 

 Жене было сообщено после 1960-го года и 10 руб. пенсии за замученного мужа. Екатерина Ивановна тянула свою нелёгкую долю колхозной вдовы. Но презрения к ней за "врага народа" со стороны деревни не было. Больше было сочувствия. Она нередко, уже будучи старушкой, заходила ко мне в Ленинграде попить чайку и побеседовать о днях минувших. Жила деревней и всё приговаривала:
  - Посмотри Александр Константинович, что у нас с полями-то сделали! Дорога 50 метров ширины - 3 деревни прокормить можно на 3-х километрах до Бухалово..."
  Вырастила племянника, да неудачно: пил и помощи никакой. А всё переживала и переживала. Беды сыпались на неё как тяжёлые удары молота. К моменту ареста Фёдора Ивановича, сыну их Клавдию уже было 19 лет. Он окончил костромское медучилище, получил звание фельдшера. И была у Екатерины Ивановны какая-то последняя радость и надежда. Но тут подоспел июнь 1941 года - война.
  В формировавшуюся Ярославскую коммунистическую дивизию сына не взяли. Родной Даниловский военкомат знал отлично, куда направлять сыновей "врагов "народа". На оборону Москвы, где дралась коммунистическая, Клавдия не направили. Повоюй-ка на Кольском полуострове, - туда всех второразрядных и даже кого-то из лагерей. И если под Москвой в дикую морозную зиму 1941-42г.г. я был одет всё же тепло: валенки, телогрейка, шинель, шапка-ушанка, рукавицы и тёплое бельё, то второразрядным и тоже диких морозах и валенок не дали - воюй в ботиночках с обмотками.
  Клавдий был ранен, пролежал на свирепом ветру и морозе, между скал 4 часа, пока его случайно не нашла собака. Чудом выжил, - обморожение ног усугубилось воспалением лёгких. Обе ступни отморожены и хирургом отняты. К матери, в Сидорово он прибыл калекой в 1942 году. Пытался как-то проехать на моём велосипеде, но крутить педали не мог, - культи стоп проскальзывали, и он падал со страдальческой гримасой. Любимец деревенских девок, весельчак и балагур очень переживал за свою беспомощность и прожил очень мало - ослабленные лёгкие сдали. Умер в 1943 году, нанеся матери новый непоправимый удар и утраченные надежды.

Могила Клавдия Сорокина. Бредневское кладбище.

    Последние годы Екатерина Ивановна жила в деревне. Но удары судьбы, перенесённый инсульт сломили когда-то сильную, волевую женщину. Прожила до 86, но перед смертью появились психические отклонения, - соседи стали сторониться. Как она жила - одинокая старуха, что готовила, чем питалась – мало, кто интересовался. Умерла в Середской больнице без особого ухода и внимания. А дом, срубленный крепкой рукой Фёдора Ивановича, всё так же стоит посреди деревни Сидорово и тужит о старом хозяине. Такова вот судьба одного из мучеников казарменного социализма.

Дом Сорокиной Е.И. Сидорово, 2009 г.

...Ещё об одном мученике, попавшему ни за что, не про что, под сталинский топор. Это уже из нашей деревни Старово. Здесь расправились более зверски, и не с одним, а сцелой семьёй.
 Это дядя Ваня Морозов (отчество не помню, да в деревне, ведь часто по отчеству и не величали, для всех он был дядя Ваня), был тихий, спокойный, трудолюбивый, как и большинство мужиков, - старик с большой, длинной и седой бородой. Никому, кроме пользы не делавший ни вреда, ни зла. Никакого богатства он не имел. Вечно ходил зимой в заплатанной шубе и подшитых валенках. Что такое мужской костюм, думаю он не имел понятия, т.к. носить костюм ему было просто некогда. Имел обывкновенный деревенский дом, обшитый тёсом. Почему тёсом? Да потому что  на его жизненную беду и трагедию, имел ещё и лесопильную ветряную мельницу.
  В Старове было пять мельниц, - одна из них дяди Вани. Одна из мельниц была нашего соседа (дом в 5-7 метрах, был почему-то очень близко) дяди Вани Морозова. А Морозовых в Старове было пять семей. Другие мельницы мололи муку и били лучшее в мире свежее льняное масло. Но что это была за мельница! Это была самая старая мельница и досталась дяде Ване, как говорили, от царя-косаря или от первобытно-общинного строя. На чём держалась эта чудо-техника, - одному богу весть. Мой отец рассказывал, что в мельнице, кроме обшивки не было ни одного гвоздя.
  Все шестерни (а я сам видел, и помню хорошо), передаточные валы рамы, двигатели брёвен (кроме стальных пил) - всё было сделано из дерева, твёрдых пород, морёного веками дуба. И ведь не стиралось, крутилось, вертелось. В сильные ярославские зимние ветры, а работали больше зимой, - мельница выла, визжала, громыхала, создавая шум своими широкими деревянными крыльями. Она была в поле и деревня как-то вроде радовалась, улыбалась великому творению даниловского мужика.
  Это был тихий, крайне немногословный старик, никому не приносящий вреда. Мельницей пользовались все окрестные деревни. Везли на подсанках длинные, заледенелые в снегу брёвна. Никому он не мешал, а к дяде Ване обращались все кому надо строиться, заменить половые доски. Да, что-то зарабатывал, но и пользу во округе приносил великую. Дядя Ваня (отчество не помню) жил в полукаменном доме, но занимал только его половину. Изба была хуже деревянной. Зимой со стен, всегда от пара и морозов, текла водой сырость. Не изба - туберкулёз.

Дом Морозовых. Слева дом Назаровых.

   Немного отвлекусь, - когда колхоз "Борец" был уже в "расцвете", а колхозные, голодные свиньи дико визжали от голода и грызли полы, то половицы заменить было уже нечем, их не было, как не было и дяди Вани с его старой мельницей.
  Я выше написал, что у дяди Вани не было в доме никакого богатства. Не имел даже костюма. Вечно ходил, даже летом в валенках, а зимой в заплатанной шубе. Имел, правда в отличие от других, старинный зелёный граммофон с трубой. Труба выставлялась в открытое окно дома и только по праздникам, когда было мясо и квас. Это была диковинка деревни. И лилась из трубы  разудалая песенка, хриплым голосом из стёртой пластинки, старинной певички:
                А понапрасну, Ваня, ходишь,
                А понапрасну ножки бьешь.
                А поцелуй ты не получишь,
                А дурачком домой пойдешь.
  Вот пожалуй и всё его богатство было. Старика с большой, длинной бородой с сединой. Работал дядя Ваня на своей шумной мельнице вдвоём с сыном Сашей, в основном зимой, когда было больше ветра. Работа была не из лёгких. Длинные, тяжёлые брёвна в снегу, промороженнные надо было подтащить и уложить на раму на подвижную тележку. Ворота с обеих сторон были открыты, потому не каждый мог выдержать колючий ярославский мороз и сильный сквозняк. Но это были очень закалённые люди, любящие трудиться.
  Но вот и лето 1931 года. Тёплый, солнечный день. В Старове престольный праздник Троица. Деревня наводнена сотнями празднично одетых людей. Идёт гуляние. Подвыпившие парни ходят по деревне из конца в конец, поют под гармонь "по деревне пройдём, на конце воротимся..." Иногда не очень благопристойные частушки. Успевшие загореть, крепкие девки и парни лихо пляшут и крутят ярославскую кадриль. В каждом доме гости. Из открытых окон несутся песни: "имел бы я", и "вниз по Волге-реке". Шло веселье, заливались гармошки, пела Россия, веселилась юность русских деревень.

Деревня Старово. Приходской праздник Троица. 1949 г.

   И вот, в это веселье, говоря словами нашего земляка:  "Горе горькое по свету шлялося, и на нас невзначай набрело". Но земляк здесь немного ошибся. Взначай и с умыслом, - пусть все видят!!! У партии рука тверда. Нет пощады кулакам мироедам.
  А горе-горькое появилось в виде двух телег, подъехавших к дому дяди Вани: собирайся, старик! Веселье деревни как-то сразу замерло, песни и кадрили прекратились, народ оцепенел. За что старика так зверски? Соседи из домов вынесли по русскому обычаю, как перед великой бедой иконы и молились перед ликом Спасителя за погибшие души. Многие плакали, сняли кепки, утирали набежавшую слезу.
  В телегу уложили кое-какую утварь и усадили главного "виновника", жену тётю Пашу, не забыли прихватить сына Сашу и даже молодую беременную невестку. Когда телега ушла на станцию, оцепенение несколько прошло. И хотя многие были подогреты горячительным, того веселья уже не было, только в сумраке наступающей ночи стоял гул комаров, в защиту от которых многие махали свежими, берёзовыми вениками. Деревня съёжилась, притихла и замерла в страхе. Кто следующий? Завистники показали кто есть кто в деревне.

    И всю семью, по старой середской дороге, построенной ещё при царе, даниловским земством (разбитой в доску после войны), увезли на Путятино. Ну а дальше на Урал - выполнять  1-й пятилетний план. С врагами не церемонились, сваливали там, где выживали редко. Часто и в чистое поле, под трескучий мороз.
  Дяде Ване "повезло" - успел сделать, как и сотни других кулаков "квартиру" - вырыл землянку. Голодное существование, за водой три километра, на работу поближе. Состояние угнетённое, надзор, - хоть в петлю.
  Первой ушла из жизни, не выдержав бесчеловечных условий, самая молодая 19-летняя невестка. Умерла после родов от антисанитарных условий. Второй ушла тётя Паша, - такая же спокойная, как и сам хозяин мельницы.
 Родившийся мальчик, понятно, под землёй долго выжить не мог и его каким-то чудом вывезли в деревню. Но уже был и рахитик, и крайний дистрофик без материнского молока. Не помог уже ни мёд, ни свежее молоко - помер. Третья смерть бесчеловечной совести  и расправы.

Коробов Иван Петрович

   Четвёртого члена семьи дяди Вани - Сашу, не выдержал, съездил на Урал и выкрал известный в Даниловском районе лесник Иван Петрович Коробов в 1934-35 г.г. Знакомство у него было обширное, и липовые документы для дороги он сварганил. Почему этот знаменитый лесник, норма которого были - пешком 60 км в день по бездорожью и лесу? Да женат был на дочери дяди Вани - Анне Ивановне. Она и сейчас жива, и даже копошится что-то в огороде, хотя и больна и за девяносто, но многое помнит.
  Года три назад, я заходил к ней, - вспомнили и мельницу и былое. Я потревожил её больную струну. Именно по мельницам и мужику родная партия открыла бешенную "пушечную" пальбу. Да так, что мигом спалила все мельницы. Ну, зачем ехать в лес (хотя он рядом), когда  есть кулацкие мельницы. Палили не только мельницы, - отбирали и дома у мельников. Не помню, но дом дяди Вани, что-то быстро исчез в деревне.
   Лесник отвёз сына Дяди Вани, Сашу в Заболотский сельсовет - район между Костромой и Кр.Профинтерном, на Волгу. В деревню нельзя, арестуют снова, и женил его на молодой вдове. Там он заходил к моему отцу и я хорошо помню его посещения у Петра и Павла в Ученже в 1935-1936 г.г. И жить бы ему с молодой вдовой, но подошёл 1941 год. Издевалась, глумилась над семьёй советская власть, а Родину он, изгнанник, не предал, не сдался в плен. Погиб в боях, как писали домой, проявил отвагу и мужество, - четвёртая смерть в семье, вопиющей неготовности верхушки к войне и массы других преступных причин очистивших даниловские деревни от лучших мужчин: Старово 37 домов - 37 невернувшихся, Сидорово 41 дом - 41 погиб, - подсчёты моего отца.
    Уцелел, как ни странно, сам дядя Ваня, вернувшийся в Старово через многие годы. Но это был уже ещё более молчаливый, сгорбившийся старик, с белою бородою. Его мельница долго тужила о старом хозяине, своими безмолвными, широкими крыльями. Колхозу лесопильная мельница Морозова, ни сам мельник не нужны, как и все другие. Колхоз лишил и себя и крестьян того, без чего он жить не мог - пиломатериалов. Голодные свиньи в колхозе грызли полы, но заменить изъеденные доски уже было нечем. На месте его мельницы рос высокий бурьян.
  Говорили, что старик часто ходил к своей мельнице, садился на осевшую кучу прогнивших опилок, на которой мы, деревенские мальчишки, бесились, прыгали, боролись и кувыркались, - и опустив свою седую голову о чём-то долго думал. Что творилось в душе старика в эти минуты, - одному Богу весть.
  Такова вот ещё одна история загубленной, ни в чём невинной семьи, жившей своим трудом.

Назаров К.Г. Старово.

  Что ещё рассказать вам про нашу деревню Старово, на самом краю Даниловского района.
  В 1930 году мы были Боровского района. (Село Бор в 4-х километрах от Кр.Профинтерна).Уж очень был после революции зуд, - создавать как можно большие районы, как можно больше управления и поменьше работающих. Многие ещё помнят, как под боком у Данилова влепили целый Середской район, после войны на шею нищих обезлюдевших колхозов с огромными штатами и непролазными дорогами Середа - Путятино и Середа - Данилов.
  Так вот, в 1930-м году, в зиму под 1931 год, арестовали моего отца Назарова Константина Григорьевича и Коробова Фёдора Михайловича. В Бору сидели в одной вшивой, с клопами  камере.
 Фёдор Михайлович был 44-х летним энергичным мужиком. НЭП дал ему возможность проявить предприимчивость и инициативу. Имел 3-х детей. С отцом вели крестьянское хозяйство. Прислушался к Ильичу, что социализм есть строй цивилизованных кооперативов и его лозунгу "научиться торговать", - взял, да и вступил в кооперацию по закупке скота у населения с официальным патентом. С его хваткой ему бы жить в Америке и быть бы бизнесменом, цены бы ему не было. Или был бы вторым Елисеевым. А тут тяжёлый труд со скотом, хотя многие были рады продать и избавиться от хлопот убоя, продажи и т.д. Но к 1930-му году и НЭП и вся кооперированная цивилизация, по выражению Сталина,- "к чёрту на рога".
  Так Фёдор Михайлович стал не цивилизованным кооператором, а "махровым спекулянтом", врагом Советской власти и загремел на 5 лет с сумкой сухарей. Такой хваткий мужик, на глаз определявший и вес скотины и упитанность, т.е. качество мяса, возраст на рогах, конечно, не мог смириться с лопатой на Беломорканале и сразу после Боровского суда, услышав слово "пять", - сбежал из под стражи. Скитался по Руси и вновь сбежал, случайно встретив знакомого под Ленинградом, который назвал его настоящей фамилией. Этого было достаточно для ловли "врага народа". А был уже замдиректора совхоза по хозчасти. Менял ли он дальше фамилии сказать не могу. Но до 1938 г. где-то под Москвой устроился директором масло-сырзавода, ничего не смысля в сыроваренном деле. Жена бегала на производство и докладывала процесс изготовления.
  Все эти гонения, бегания по Руси, нервно-психическое напряжение не могли не сказаться на здоровье Фёдора Михайловича. Летом 1938 г., в самый разгар репрессий, на площади у Середы, встретились два сокамерника по вшивой, грязной, с соломой камеры Бора, - мой отец и Фёдор Михайлович. Обнялись, прослезились. Побегаешь по Руси, когда тебя ловят, как гончие собаки зайца - будет инсульт и кровоизлияние. Даниловский прокурор, к которому Фёдор Михайлович обратился с повинной (Боровский р-н перешёл частью в Даниловский), был к удивлению, в то зверское время, человечен: "ну раз сам пришёл, да ещё парализован, мы с тебя судимость Боровскую снимем..."
  Как сын Фёдора Михайловича, Володя, с которым я дружил, пробрался в лётное училище - сын кулака, находящегося в бегах, я не знаю (может роль сыграл сырзавод, - кушать-то и тогда хотели).
 Вы заметили: сыновья репрессированных в Старово "кулаков" погибли за Родину не изменив своему воинскому долгу и присяге.
  А вот кто орал за колхоз, громче всех крикунов в Сидорово,- Пашка К-н. (пишу как называли в деревне) в 1943 году надел власовскую форму и воевал против тех же даниловских мужиков. Жив остался, 10 лет и вечное поселение в Сибири.
  Наш старосельский Ваня Б., - бедняк, услышав слово "война", со страха забрался в подвал, да и сидел аж до января 1942-го года, пока его не вытащил оттуда середской милиционер. Лицо у Вани, говорили, было "загорелое" как январский снег. Ну, этот понятно как в воду канул, - ни слуху, ни духу. Но этого, например я бы помиловал, на фоне 37-ми старосельских, молодых, навеки уснувших мужчин на полях сражений. Помиловали бы они его, - не знаю. Больше пользы он принёс бы с лопатой, строя оборону для земляков. Солдатом он быть не мог.
  Так кто же верховодил в деревне в период коллективизации, репрессий, и после? Так сказать, кто был "лицом деревни"? Кто "воодушевлял" на трудовые дела с отобранной окончательно у крестьян земли? Кто доносил клеветнические доносы? Каков их был авторитет и моральный облик? И как должны были работать рядовые, жившие вместе, у которых творилось всё на глазах. Это по Старову, Сидорову (помню, не всё конечно).
 Главным доносчиком на "кулаков" и кто не понравился, был, конечно длинноногий верзила, злобствующий пьяница Ванька М. На своих длинных ногах часто ходил с заявлениями в район село Бор за 25 км., подписанными 3-5-ю такими же мазуриками.
 Имел мельницу, доставшуюся от отца. Понятно, у пьянчуги она не работала и служила для потехи деревенским парням, - привязывали на её высокие крылья то сани, то дровни. Да мы мальчишки забирались как на колокольню.
 Мастер был на дикие шутки: выворачивал шубу, тулуп вверх ворсом, сгибался как медведь и ночами пугал деревенских детей.
 К подписям заявлений привлекли совершенно несовершенолетнего Александра Дмитриевича Д. Не с этого ли началось разложение следующего?
  Д. Александр 1919 года рождения - мой школьный товарищ. Но дружбы с ним никогда не было. Вместе с ним учились в Ярославле. На учёбу был способен, но разложение духовное уже сказалось. Проучился всего два месяца. Бросил. Воровать начал рано, с 15-ти лет. Украл у "кулака" из сундука самую ценную вещь - пальто на лисьем меху, и в 1935-м году ввиду несовершеннолетия и 1-й кражи, получил всего 1 год метлы. Наказание отбывал в Ярославле, хотя шубу украл в деревне: продал её и пропил. Подметал территорию кинотеатра "Гигант" (не велик, но был Гигант), в 50 метрах от общежития, где жил два месяца (совпадение). Д. с метлой, а бегущие студенты утром:
  - Д., привет!
В воровстве не остановился, не образумился и год не "помог" и воровал всю жизнь до тех пор, когда в колхозе "Борец" воровать собственно, было нечего. В войну воровал из погребов картошку, да так, что вынудил колхозников погреба покинуть и картофель хранить дома по подвалам, потеряв качество.
  Без водки жить не мог и выпил за свою жизнь если не речку Старосёлку, то уж любой привоз спиртного от Середы ополовинивал. И ведь ставили: то бригадиром, то завфермой и молочной и свиноводческой. В пьяном виде был злобен (и у трезвого-то вид был злобен), над колхозниками, кто не по нраву, или не поил - издевался, куражился, рычал, перечислял по пальцам (сам видел), кто ему не угоден, и вытворял самые разные художества. Соседи:
 - Д. ворюга! И ... молчали. Тащил с полей колхозное, точнее ничьё. Зато носил в кармане партбилет члена КПСС. Как-то украл завфермой несколько поросёночков. Попался. Точнее свинарки возмутились. И как водится - персональное дело, а в Никольском с/с партийное собрание по разбору кражи. И как председатель Никольского с/с Тоня (фамилию не помню, лицо было поражено оспой) не настаивала на изгоне из партии, партсобрание колхоза, коммунисты, единодушно оставили вора Д. в своих рядах: "у него и детей-то многовато и прихрамывает". Ну, значит воруй! Как должны были работать колхозники, которых он меньше "наряжал", а больше испрашивал водки?
  У моего отца-старика, заслуженного животновода Ивановской и Ярославской областей с таким же хроническим алкоголиком Митей С., Д. увёл со двора обученного бычка (бычка-годовичка). Привязал его на колхозной ферме по брюхо в навозной жиже и  держал на голодном пайке, нарушил устав сельхозартели! Вода мельницы..., а водка сломала и Д. Умер лет 5-6 назад в Данилове.
  Третий кадр - Митя С., часто Митька, хотя по возрасту надо бы Дмитрий Васильевич. Типичный, как и Д., хронический алкоголик. Никогда не доходил из Сидорово, где была казёнка, то бишь магазин, до Старово. Километровое поле перейти был уже не в состоянии. Доходил только до середины. Падал и лежал с лысой головой и в мороз и под палящим солнцем. Несли мужики или жена запрягала телегу. Зато лет 20, слишком, был бессменным председателем ревизионной комиссии колхоза "Борец". Кладовщиков держал в кулаке, его побаивались и в долгу за его "работёнку" не оставались. В войну (а он не был взят), когда трудодень был пустоват, как и в колхозных складах (всё для победы), пьяный орал на всю деревню: "моя лампуха всегда с пирогами..."
  В 1930-м году пьяный в приказном тоне моему отцу:
  - Костя! Отдай мне колёса, завтра твой вопрос будет разбираться.
И ведь отдал отец новые кованные 4 колеса. Твой вопрос это вопрос головы в 1930-м году. Быть ей на плечах, или не быть. Вопрос жизни и смерти.
Умер (Митя) от цирроза печени, травившейся алкоголем многие годы. Умирал что-то в 1951-52 г.г. в страшных муках с дикими криками по деревне. Середская больница почему-то наркотиков не выписывала, чтоб облегчить его страдания, чтобы умереть в наркотическом сне. Был безнадёжен. А ведь жил в самом богатом по деревне, огромном доме под железной крышей, обшитым вагонкой, доставшийся от богатого отца - подрядчика Василия Фёдоровича. Из Питера Василий Фёдорович всегда привозил деревенским мальчишкам, на всю деревню, гостинцев: пряники, конфеты (до революции). На Путятине брал только тройку и держал её 3-4 дня. На ней же ехал в церковь. С его приездом для детей в деревне был праздник.
  Деловую хватку отца сын не перенял. Система споила не только его: общество стало больным и в большинстве от алкоголя, деградированным. По деревне в основном, пьянчуг и лодырей не много. Кучка, но готовая подписать любое заявление на "кулака", не читая. Даже на того у кого дом, получше. Но, в деревне большинство было порядочных людей, помогавших друг другу и часто: "я этот смертный приговор не подпишу".
  Забыл ещё отметить у С. "положительную" черту: лексикон словесной речи был пересыпан матерщиной процентов на 50-60. Женщины: "Митя-то, как молитву творит". Таков в Старово был актив с неуёмной страстью командовать, доносить, пьянствовать, воровать, делить не своё, - чужое.

Назарова (ур.Каменская) Наталья Александровна.

  Забыл закончить историю с описанным бычком-годовичком, которому мой отец приспособил очень лёгкую тачку на 2-х колёсах и небольшой хомутик в две лёгкие то-ли оглобли, то-ли верёвки, которую уже мог старику привезти немного дровишек из леса, себе сенца и кое-что с огорода. До быка ему расти и расти. Так вот, пьянчуги, вроде хронического алкоголика Д., доложили в Середской район, благо он под боком, не в Данилове и не кому-нибудь, а 1-му секретарю Середского райкома партии Завьяловой, женщине волевой, с командармскими наклонностями (партийные начисто отсутствовали) о бычке-годовичке подрывающем колхозные устои и социалистическую направленность. То ли 1-й секретарь, вновь созданного района устала воодушевлять партийную организацию на трудовые подвиги, то ли устала ездить на своём "газике" на совещания для накачки в Ярославский обком, по вдрызг разбитой дороге Середа - Путятино, занялась не колхозным стадом, а индивидуальным бычком. Лихо приказала: "На колхозный двор"!

Тут его (бычка) и сцапали два хронических алкоголика деревни за крайне не отросшие рога, оказать сопротивление которыми бычёк ещё не мог.
Отец возмутился такому произволу и видя бесполезность обращения в район и к хромому прокурору, сразу поехал в Ярославль, где у него были хорошо знакомые в сельхозотделе обкома, когда-то будучи студентами сельхозинститута, проходили на племенной свиноферме в Некрасовском р-не, у отца, практику.
  Завьяловой, на одном из совещаний (1949г?), сказали: " Не дури! Мы этого мужика-специалиста знаем хорошо. Отдай бычка-годовичка"! Втолковали ей, что он приказом наркома земледелия Чернова в 1934-35 г.г. был награждён 1-й Всесоюзной премией. Всё, конечно растолковать не не могли, ибо это тот самый Чернов, который, был лидером эсеровской партии и председателем Учредительного собрания, разогнанного Лениным и матросиками. Тот самый, что и у Саши Керенского ходил в министрах земледелия и даже, как видите, Сталин не побрезговал - сделал министром. Но видя, что шибко умный, а умные Иосифу были не нужны, - "под топор".
  Товарищ детства и юности, пьяница и колхозный ворюга Д., обратно бычка отцу не привёл. Пришлось отцу самому идти на ферму и откармливать вновь, крайне отощавшего годовичка.
  Насоздавали новые районы со всем его многочисленным аппаратом. Выдумали тысячи разных дурацких починов. Колхозы перекраивали и вертели ими 34 раза (из печати). Армия Завьяловых ломала головы, как заставить даниловского и середского мужика трудиться лучше, но всё тщетно, мужики трудились плохо.
  Как-то Л.Н.Красильников, председатель колхоза "Борец", мне: "В этом году, колхозу сдавать нечего..." Страна разорялась. А ведь в той же Середе управлял до революции, со слов отца, не район, а всего один урядник. И справлялся неплохо.
  Уж чего-чего, а мой отец растить быков мог. Поэтому закончу с быками, одной историей, когда племенной бык, холёный красавец, чисто ярославской породы, весившый около 1,2 тонны, прославил Даниловский уезд. Это был 1923 год, когда, если помните из истории, в Москве, по инициативе В.И.Ленина была организована сельскохозяйственная выставка.

Диплом Всесоюзной выставки в Москве за быка выращенного Назаровым К.Г. 1923 Г.

  Этот бык был моего отца. Главное в ярославской породе было: белая морда и белые все четыре ножки, и чистая без единого пятнышка чёрная шкура. И понятно, сложенность - экстерьер. От Ярославской губернии было направлено в Москву два быка-производителя. Один из них от Даниловского уезда. Комиссии бык понравился, но как на грех он в дороге заболел и был не весел и спустил быстро, со своего огромного веса 4 пуда. Но всё же отцу был выдан диплом II степени и 2-я премия. 36-летний отец был несказанно горд и сожалел: не заболей красавец, была бы 1-я премия. Гордился всю свою жизнь дипломом на лощёной бумаге.

  Ну и воспоминания, оставшиеся, до сих пор, в душе неприятный осадок и непроходящую обиду, нанесённую почти полвека назад, в феврале 1942 года Даниловским райвоенкоматом, своим, родным и на своей земле и своей Родине.
  Когда я приезжаю в Данилов, и почти каждый раз проходя мимо уютного дома, обшитого вагонкой, а он, как и полсотни лет назад всё тут-же,- вспоминаю, очень чётко отголоски той системы, что вытворяла с даниловским мужиком 1929-31г.г. Да и сестра, идущая рядом по не очень ровным улицам, напоминает: узнаёшь домик-то? Как же, как же! Помню, узнаю.

  Память воскрешает события дней давно минувших, очень морозных, конца января 1942 года. Из разговора с бывшим участником войны, председателем Даниловского промкомбината Андриановым Е.В. (царство ему небесное), знаю, что Даниловский райвоенкомат мобилизовал 12 тыс. защитников Родины. И конечно, каждый лелеял надежду и мечту вернуться на родную даниловскую землю. Были и напутственные, добрые слова: не посрамить земли русской, сражаться мужественно, умело, не щадя крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.

ДАЛЕЕ... ПРОДОЛЖЕНИЕ. ЧАСТЬ 3>>>

___________________________________________________________________________________________________________

НАВЕРХ СТРАНИЦЫ